Игорь и Олег часто убегали к кирпичному заводу, где после выборки глины образовалось озеро.

А сегодня они решили купаться и удить рыбу в умирающей речушке Иль. На берегу лежала свалка мусора. И вдруг средь хлама Игорь увидел множество прозрачных, мелких, красивых горошинок. Они блестели на солнце и были тверды как янтарь.

— Жемчуг!!! — завопил он.

— Вот это да! — восторженно сказал Олег, подбегая.

— Конечно это не жемчуг, — разочаровался он, рассмотрев, — но давай разыграем Шурика.

— Хорошо, давай! — весело ответил Игорь. Придя домой, они позвали Шурика. Игорь сказал:

— Шурик, смотри, жемчуг! Попробуй на язык, прилипает!

— Да, прилипает. Вот здорово! А где вы нашли? — вынимая со рта бусинку, спросил Шурик.

— На озере, в раковинах, там много их. Это речной жемчуг,- сказал Олег.

— Покажите, где это?

— Нет, а то ты расскажешь всем, мы лучше давать будем понемногу.

— Нет, Олег, я не расскажу… А может это богач утонул, плыл на лодке когда-то в старину?

— Может, не знаю, — сказал Олег.

— Ура, мы клад нашли! — обрадовался Шурик.

— На, вот ещё тебе, а мы себе насобираем, — сказал Игорь.

Он насыпал ему горсть «жемчуга».

— Во, здорово! Я в зону отправлю, мне там бусы сделают и кольца, — обрадовался Шурик. Игоря позвали домой. Дома он сыпанул с ладони в ладонь бабушки и сказал:

— Мама, а я жемчуг нашёл!

— Какой жемчуг? Это не жемчуг, так ерунда какая-то, — сказала мать.

Тут прибежал Олег и восторженно проговорил:

— Игорь, такое было! Шурик пересыпает «жемчуг» и говорит:

— Олег, а давай вместе доставать жемчуг. Будем отправлять на зону, нам там вещи будут делать, мы продавать и скоро станем бо-га-ты-ми. Мы нашли клад, Олег! Мы с тобой бо-га-ты, богаты! Завтра утром рано мы пойдем с тобой вдвоём, без Игоря, он сильно жадный и всё заберёт себе. Так скажи, где это место?

— Хорошо, завтра пойдём без Игоря, — сказал я ему, — А то место где нашли называется «африка». Шурик знал где это — там прошлым летом вытащили утопленника. Олег и Игорь хохотали передразнивая Шурика:

— Олег, мы с то-бой бо-га-ты !..

На другое утро Игорь и Олег зашли за Шуриком, но его уже не было. Мальчики предположили, что он уже добывает «жемчуг», похохотали и побежали на «африку». Как и предполагали, Шурик был там с сестрой Зоей, с Колькой, Катей, которые жили неподалёку. На берегу лежала куча изломанных озерных ракушек, которые они достали со дна. Увлёкшись, даже не заметили приближение друзей. Игорь и Олег решили продолжать розыгрыш.

— Глубже надо нырять, тогда найдете те жемчужные раковины, не в каждой он есть, надо уметь различать, — сказал Игорь.

Те сразу сразу повернули головы и чтобы сгладить неловкость наперебой стали говорить:

— А может не здесь? Скрываете!

— Что ж вы за нами не зашли? — обиженно спросил Игорь.

— За нами зашёл Шурик, а потом мы пожалели вас будить, пришли сами, интересно же! -сказал Колька.

Шутники едва сдерживались от смеха. Но они уже вошли в роль и им не терпелось подольше поводить за нос этих простаков, проверенных так легко на дружбу.

— Что это вы у берега, да в водорослях барахтаетесь? Надо дальше заплывать и глубже нырять, — сказал Олег.

Но те уже стучали зубами от холода, а посиневшие губы ясно говорили, что пришли они сюда с первыми лучами солнца. Шурик и Колька вскоре ушли, оставив сестёр в надежде узнать место поточнее. Но шутники не спешили лезть в воду. Игорь сказал:

-У нас есть ещё немного жемчуга, мы вам дадим. Они отсыпали по несколько штук каждой. Девочки просили ещё, но Игорь сказал:

— Его стало мало, поэтому надо его расплождать! И выбросили они из карманов все до бусинки в воду. Девочки ахнули, едва не бросились вслед. Потом они стали лепить бусинки на язык, удостоверяясь в его признаках. Игорь сказал Зое:

— Вы с Шуриком на своей ферме слишком много проводите время, а в передаче «Вокруг света» показывали, как добывают кораллы и жемчуг и говорили, что настоящий прилипает, если его положить на язык. У Зои затряслись губы, она представила какое богатство у неё в руках. Счастливо смеясь, девчонки ушли. Ребята накупались в волю, набрали еще «жемчуга» и пошли домой. А на встречу Сашка Цыган, ему тоже отсыпали горсть, хотели пошутить. Но Сашка громко сказал:

— Нет, это не жемчуг, а янтарь!

— Ты Саша, только никому, тише, чтоб никто не слышал!

— Ладно, пацаны, указывайте место, но другим не показывайте нычку. Вечером Олег и Игорь пошли за «жемчугом», но там уже ничего не было, только кое-где по дороге в пыли валялись бусинки, которые обронил «расхититель». Опять встретился Сашка-цыган. На руке у него были электронные часы, на которые он глядел не отрываясь.

— Саша, где ты их раздобыл? — спросил Олег.

— Тихо, пацаны. Это я выменял на тот «жемчуг». Может еще подфартит, — и показал полные карманы бусинок.

Возле дома сидел на лавочке Шурик. Он пересыпал любуясь «жемчуг». Так увлекся, что заметил не сразу подошедших друзей.

— Пацаны, — громко сказал, увидя, — Вы меня не обманули? Это правда жемчуг?

— Ты нам не веришь, Шурик? Это самый настоящий жемчуг! — сказал Олег.

— Да ладно, верю!… что это жемчуг, — пересыпая и всматриваясь в бусинки, громко сказал он. Прохожая женщина спросила:

— Где жемчуг? Шурик показал бусинки… Игорь сразу понял, что пришло время смыться. Олег остался. Потом он рассказал, что она сказала, что эти шарики — это отходы при сварке. И тут все рухнуло — их разоблачили. Вскоре примчался со слезами на глазах Шурик.

— Ладно, ладно, заподляки, чего смеётесь? Я хотел над вами посмеяться, но не вышло, — с тем и убежал, расстроившись вконец.

А Колька сказал, что он сразу не поверил, и что настоящий жемчуг держал в руках в Анапе — там волной выбило раковину.

— Так это в океане только есть жемчуг, — сказал Игорь.

— Да-да, в океане, — согласился Колька, — я маленький был, мне отец привозил.

— А как же ты помнишь, если ты был маленький? — спросил Олег.

— Да ну вас! — сказал Колька, махнул рукой и ушел.

И с тем прошли летние каникулы. Олег уехал домой.

Надолго в памяти останется этот весёлый эпизод из уходящего детства. А может он всё же определил заложенный в них характер?

Август, 1990 год.

Н.М. Бажан.

Я НЕ ЛЮБИЛ…

«Ну, я так не играю!!!»
— еще одна волшебная формула из детства.

…ее произносили, надув губы, выпятив живот и заведя руки за спину. Это работало.

Не надо себе лгать, в детстве все были терпилами. Вселенское зло в детстве очень милое.

Не то, чтобы этот старшеклассник мне нравился. Но что-то в нем привлекало, — пацанское, хулиганистое, юморное и непокорное. Завуч Юрий Григорьевич однажды застукал его на крыше женского туалета во дворе и от возмущения начал швырять в него камнями. Мы веселились. Потом я увидел, как он поджег живую крысу и отпустил ее в нору. На волю, то есть. Потом, как он в снежки камни заворачивает. А еще он в скворечниках не делал дырок, рисовал их черной краской…

Я не любил кушать. В детстве худющий был. И родители и обе бабушки старались меня накормить посытнее. У бабушек порции для меня были, как для шахтера. Помню, как слезы проливал над супами и кашами. Лук ненавидел до обморока, если он вареный, в супе, всегда вылавливал. Не пил топленое молоко. Думал, его делают из коровы, которую утопили. Рыбий жир и гоголь-моголь? Б-е-е-е! Не любил манную кашу с комочками, тыквенную кашу, икру баклажанную и пенку на молоке.
Не любил когда заставляли пить горячее молоко и туда клали кусочек масла, когда болел. Мне становилось хуже.
Не любил мамалыгу. Только на склоне лет понял, — объедение!
Конфеты «гусиные лапки» и «раковые шейки» обожал вплоть до первого класса! Потом задумался над названием. И все. До сих пор охреневаю, — что курил автор, придумывая названия конфет?!
Любил гематоген. Потом узнал, что он изготавливается из крови убойного скота с добавлением сахарного сиропа и этилового спирта. Резко разлюбил.

Не любил ходить к зубному. Я вообще зубного врача, добрейшего дядечку в детстве за палец укусил! Зубного врача, я думаю, вообще никто не любит. Ну как, как его можно любить?!

Однажды бабушка поджарила кукурузу, (по-современному — попкорн) Меня чуть не вырвало, — показалось, что это гнилые зубы, (по-современному — с кариесом), как на плакате в стоматологии.
Не любил, когда заставляли ложиться спать. Особенно ненавидел — спать днем. Не любил, когда звали домой, а все друзья — на улице. Не любил носить шапки, Шнурки завязывать не любил, носить шарф, — всё, что шею сжимает, до сих пор не люблю. А еще терпеть не мог, когда родители долго-долго читали нотации, и спрашивали, — «Чего молчишь, а?». Понятия не имел, что я на этот словесный поток должен ответить.
Глобальная несправедливость детства — день рождения МОЙ, а гости МАМИНЫ. И два вопроса, — Ну, что там, — невеста еще не появилась? — А ты кого больше любишь — маму или папу?
Но больше всего не терпел навязчивых знакомых моих родителей, которые при встречах почему-то считали своим долгом сделать мне — «У-тю-тю!» и обязательно спросить, на кого я похож, — на маму или на папу, потом сами отвечали и никогда не угадывали.
Не переваривал в детстве, когда меня заставляли что-то перед родственниками делать — петь, стихи рассказывать или еще что. Прямо насилие какое-то.
Ненавидел чистописание, и стоять в углу. Еще я не любил, а точнее, меня раздражала сверхмерная опека. Бесило — «Туда не ходи!» — «Это не трогай!» — «Уйди оттуда!»
Вырос. Не помогло. До сих пор бесит.

— из книги «ГОРОД-ПРИЗРАК» (второе издание)

…издавать победный крик Тарзана и быть Маугли. Свистеть через стручок акации. Рисовать на запотевшем стекле рожицы. Валяться в куче осенней листвы. Расшатывать молочный зуб. Начинать обед с компота. Пускать солнечные зайчики. Печь «блинчики» на воде. Слушать пение птиц, кормить их и лазить по гнездам. Быть животным. Заштриховывать монетки и листья, спрятанные под бумагой. Закопать сокровище в саду, в песочнице или в тарелке с кашей. Приготовить жженый сахар в ложке и поджаривать на костре кусочки хлеба, колбасы и печь картошку. Объясняться знаками и сочинять новый тарабарский язык, чтобы взрослые не понимали. Делать секретные записи молоком на бумаге. Выжигать солнцем через лупу имена, — свое и еще одной девочки, — на скамейке. Пускать щепки по течению, рыть каналы и делать запруды. Строить халабуды, шалаши и плоты из фанеры, досок, веток, старых столов, стульев и коробок, индейские вигвамы, хижины на деревьях, замки из песка, рыть в сугробе или скирде сена пещеры и эскимосские снежные иглу. Закапываться в песок на пляже. Плавать там, где мелко, чтобы можно было держаться руками за песчаное дно. Нырять под воду и дышать через камышинку, соломинку или жесткую дудку переспевшего лука. Вырыть глубокий колодец, чтобы достать до воды. Повторять одно слово много раз, чтобы оно превратилось в другое. Читать под одеялом с фонариком. Стучать в самодельный «кастрюльный» барабан. Смотреть на облака и придумывать, на что они похожи. Оставлять отпечатки тела на снегу. Ловить языком снежинки и жуков-пчел – спичечным коробком, а потом слушать, как они там шуршат-ругаются. Пробовать языком, заряжена ли батарейка. Сидеть в темноте при свечах. Дуть в пустую бутылку. Стоять перед зеркалом и гримасничать. Долго-долго смотреть на обои, замечая, как на них начинается жизнь и возня. Смотреть на костер или в печь. Прыгнуть в центр лужи. Оставить травинку в муравейнике и потом пробовать муравьиную кислоту. Есть черемшу, сосать смолу, слизывать березовый сок и кленовый сироп, жевать травинки. Пускать мыльные пузыри. Наряжать елку. Играть в привидения, пиратов, индейцев и шпионов. Придумывать маскарадные костюмы. Говорить о мечтах. Выпустить в небо воздушный шар. Наблюдать восход и закат. Смотреть на солнце сквозь темную стекляшку, на взрослых и на мир через бинокль задом наперед и через цветные стеклышки. Нравилось, когда мандарины пахли елкой. И вот это – зимой выходишь на улицу, пар изо рта, а ты так гордо, — Па, смотри, я курю!
Пацаном я был не угрюмым, не замкнутым. Более того – не без тщеславия, любил покомандовать, поверховодить, затеять игру или каверзу. Но иногда погружался в лакуну, цезуру затаенного одиночества.

Находил в этом тихое удовольствие. Под вечер мог влезть на чердак, на дерево и просидеть там часа два сиротливым сычом, глядя на закат. Восход почему-то манил не так сильно. Любил лошадей за их грустные глаза и такие красивые добрые лица. Что-то во мне созревало…

Хотел создавать миры. И создавал. Это я сейчас знаю, что трудно быть богом.
Нравилось летать. Просто, стоя на месте, подниматься в воздух и лететь без крыльев, одной силой мысли. Мне часто такие сны снился, и я до сих пор помню состояние счастья. Полеты во сне и сейчас случаются, но, странно, — стало труднее в этих снах возвращаться обратно на землю.

Все мечтают о Лондонах и Парижах, высоких каблуках и модных шмотках. А мне бы натянуть старые потёртые шорты с одной шлейкой, махнуть к деду, слопать кисть винограда с куста, и навернуть батон с бабушкиным вишнёвым вареньем. Не там вы счастье ищете. Не там.

А еще я любил лежать на спине, разбросав в сторону руки и ноги и глядя в небо. Запах летнего сада, цветов и воды, необъятное звёздное пространство. Синева неба – синева моего детства. Наивная и застенчивая синева. Бесцельно лежать на спине. Лежать просто так!

Наверное, мне просто нравилось быть счастливым.

Join the Forum discussion on this post

Было это тогда, когда я белоголовым, голубоглазым сорванцом бегал, где мне вздумается, не зная бед и забот, было мне лет 5. В те времена родители не боялись отпустить одного ребенка на улицу, хотя не то, что мобильных, простые телефоны были редкостью, а телевизор приходили смотреть все соседи. Жили мы в Казахстане, где я и родился, на самой окраине города. После нашего дома еще один и степь, дальше сопки и лес. Ну вот, с утра моя сестра дала мне кусок хлеба, посыпанного сахаром, и вытолкала на улицу, чтоб не мешался. Я и не сильно сопротивлялся, потому что с друзьями собирались пойти в лес к муравейникам. Друзья мои кто на год, кто на два старше меня. Пришёл к одному – нет его, к другому, его мать говорит — в лес ушли. Ну что же, пойду один, найду их в лесу, там разберемся. Пошёл. Дошёл до берёзовой рощи, где мы обычно играли в свои игры, нет их, пошел искать, крича на весь лес, тишина, никто не отзывается. Перевалил через гору и увидел невдалеке сосновый бор. Огромные сосны, ровные как мачты кораблей. Мне рассказывали об этом боре старшие братья и давно обещали меня туда взять, но всё как-то не до меня им было. И скорее всего мои друзья пошли туда. Я пошёл, бор, казалось, был совсем рядом, только пройти ковыльное поле. Погода была прекрасная, над головой заливались жаворонки, впереди, как серебро сверкал на солнце ковыль. Лес не спешил приближаться, но цель поставлена, фон для её достижения отличный, и я брёл, мечтая, как я напугаю этих гадов, которые не дождались меня. Кстати, именно тогда я осознал, что умею думать, правда тогда я назвал это «говорить без звука» и мечтал изобрести им месть с помощью этой своей новой способности… Наконец, когда ноги меня уже еле несли, я добрёл до бора. Знаете, как будто посреди знойного дня зашёл в затенённую комнату с включенным сплитом. С первым вздохом густого соснового воздуха, вернулись все мои силёнки, потраченные на долгий переход. Под ногами лежал толстый мягкий ковер из опавших сосновых иголок с редкой травой, вдоль тропы росли тёмно-бордовые колокольчики, которые, если потрясти, издавали, нет, конечно, не звон, а какое-то приятное постукивание. Под соснами прятались огромные муравейники, я очистил длинную травину, облизал её и подержал над муравейником. Бесчисленные жители, к моему удовольствию атаковали травинку, после чего я облизывал её кислую и ароматную. Набродившись, я лег на мягкую сосновую подстилку и стал смотреть на верхушки сосен и бегущие в вышине облака… Проснулся я от тихого ласкового голоса. — Откуда ты забрёл сюда, внучёк? Рядом на старой поваленной сосне сидели старички, дедушка и бабушка, и смотрели на меня с такой теплотой, что я не испытал никакого страха. У их ног стояли туески с какой-то ягодой. Только тогда я понял, как я проголодался. Солнце уже было почти над горизонтом, а я ничего не ел кроме куска хлеба. Бабулька разворачивала свертки. — Иди внучёк, покушай, набегался, поди? Хлеб с маслом, вареное яйцо и ягоды из туеска и чистая, сладкая родниковая вода. Я в пять минут наелся и стал озираться, ища направление для возвращения. -Пойдём, мы тебя отведём, — сказал дедушка. Мы шли, они держали меня за руки, а я рассказывал им про Серёжку и Марата, которые не дождались меня, про муравьёв, про сосны, про маму. Они слушали, улыбаясь, лишь изредка задавали какие-то вопросы. Дорога пролетела незаметно, казалось, только вышли из бора, а мы уже на краю рощи, с которой началось моё путешествие, пройдя немного по дороге в сторону города, старички остановились. — Ну вот, тебя уже встречают, — сказала бабушка, показывая на бегущую мне навстречу сестру с её подругой, ниже на дороге стояли мои друзья. Я помахал ей рукой, потом обнял и поцеловал бабушку и дедушку и, помахав им рукой, весело побежал навстречу сестре. — Ты где шлялся, горе луковое, — причитала сестра, — я уже с ног сбилась, всех обежала, а ты разгуливаешь. — Да что ты ругаешься, меня дедушка с бабушкой покормили и проводили до сих пор. Ты же видела. Сестра переглянулась с подружкой. — Какие дедушка с бабушкой? Мы тебя от рощи увидели, ты один шёл… Через много лет мы вспоминали этот случай, она говорит, что я шёл от рощи, держа руки немного вверх, как будто держал кого-то за руки, а потом делал какие-то странные движения, как будто обнимал и махал рукой в сторону леса и кричал: «Приходите к нам в гости». За все последующее время, мне никто так и не смог объяснить, кто это мог быть.

Ещё в детстве мы с ребятами любили ходить по грибы. Вставали ещё затемно и уходили в лес.
Лес был небольшой: светлый, множество просек и полян, деревья, в основном берёзы, рядом была автотрасса. Заблудиться было невозможно, и родители смело нас отпускали.
Вот как-то раз припозднились мы, проспали. И вышли днём, не особо надеясь на удачу. Просто захотелось приключений! Шли мы долго, разговаривали о всякой ерунде и как-то плавно перешли на мистику. Начались воспоминания, кто какого духа и в какой компании вызывал и кто видел когда-нибудь что-то необычное. Грибов нам совсем не попадалось, видны были только свежие срезы на грибных местах. Видно, шустрые бабки, которые снуют по лесу ни свет ни заря, уже провели свой боевой рейд. Нам было досадно! Настроение постепенно портилось всё больше и больше. И тут от глупости своей детской я и говорю: «Нет здесь никакого Лешего! Да его вообще не существует! Если бы он был, то грибов в лесу было бы видимо-невидимо.» Ребята начали смеяться и говорить, что конечно же никаких Леших не существует! Что все истории про Леших — просто бабушкины сказки.
Так мы шли, болтая, по знакомым местам. Глядим, а места вдруг стали неузнаваемы. Не было там слева никакой рощицы, и там справа овраг какой-то незнакомый. Побежали мы через бурелом прямо, и вот под ногами предательски чавкнуло и стало мокро. Трясина! Варя заревела, Федька заорал дурным голосом, а Мишка стал судорожно оглядываться вокруг.
Мне было страшно. Ну всё, думаю, не выйдем мы отсюда! Начинаю вспоминать наш недавний разговор о том, что Леших в природе не существует. Наш идиотский смех..
Вдруг чувствую спиной буравящий и холодный взгляд. Оборачиваюсь — никого. Но было ощущение, что за нами наблюдают чьи-то сердитые глаза.
Вспомнились слова моей бабушки: «Вы там в лесу не бедокурьте! Деда не гневите.» Вспомнилось выражение «Дедушко-Хозяюшко», но так мать моя и бабушка Домового звали. (Именно не Дедушка а Дедушко. Ну и Хозяюшко, соответственно.)
От истеричного отчаянья я сняла башмачки и переодела слева-направо и справа-налево, сняла курточку и одела навыворот, панамку тоже перевернула. И вот стоит этакое чучело и говорит шёпотом: «Дедушко-Хозяюшко, отпусти нас!»
Фразу эту я повторила трижды. Вся компания таращилась на меня, не зная как реагировать. Внезапно я будто услышала чью-то мысль: «Ну всё, хватит!» И я испуганно перестала шептать. Ноги сами понесли меня прочь с этой страшной топи! Дети, толкаясь и ещё всхлипывая, бросились за мной. Кое-как мы выбрались оттуда, лес начал редеть, облака рассеялись, и мы выбежали к автостраде. Я обернулась в сторону леса и в голове услышала: «Не благодари. Если бы не твоя бабка, не отпустил бы.»
Мы шли по обочине, грязные, голодные, ужасно хотелось пить. Грибов мы так и не набрали. Но мы были счастливы, что идём домой!
Больше нас в лес одних не пускали.

Посредством интернета нашла друга детства Олега, с которым провели не один счастливый день в деревне в гостях у бабушек. Списались, созвонились. Трепались по телефону пару часов, как любимые подружки, перемывая кости общим знакомым. Дошла очередь до Светы.
— Светку помнишь?
— А то! Всегда вам завидовала: меня привозили на три недели, вы же отдыхали все лето!
— Да, зажигали мы славно. Историю про баню помнишь?
— Не-а, не только не помню, но и не знаю вовсе!
— Тогда лови:

«Мелкие мы еще были. Баба Шура, соседка, попросила Светкину бабку известить о том, когда баню истопят. Хозяйка просьбу выполнила, стала ждать, а  мы со Светкой, пока соседка не пришла, решили залезть в баню, наверх, где мини-чердачок имелся. Вскарабкались, лежим, балдеем.

Вдруг — скрип двери. Бабка Шура вошла в предбанник. Мы притаились. Сидим, лихорадочно соображаем, что же делать дальше: то ли обнаружить свое присутствие, то ли затаиться и погодить немного. Пока мы прикидывали, бабка Шура благополучно распростилась с одеждой и вошла в парилку. Мы оказались аккурат у нее над головой! Видно ничего не было, а слышимость – превосходная! Бабка начала энергично плескать водой, громыхать тазиками. Сидим, смотрим со Светкой друг на друга, и вдруг до нас начинает доходить вся комичность ситуации. Приглушенно хихикаем. Внизу раздается голос Шурочки: «А хто тута?». Зажимаем рты руками, щеки краснеют, глаза вылезают из орбит от еле сдерживаемого смеха! В конце концов не выдерживаем, ржем в голос. Слышим звук падающего ковшика и причитания: «Ох, свят-свят… нечистая! Сгинь, изыди!».

Мы — в полном осадке! Покатываемся от хохота, держась за животы и топая ногами. Внизу — откровенный переполох, слышен грохот летающих банных причиндалов. Бабка затягивает «Отче наш», не забывая поливать себя водой. Мы входим в раж и завываем: Светка тоненьким голоском, я раскатистым басом: «У-у-у! У-у-у!!!».

Не знаю, успела ли баба Шура промыть все части тела. Она довольно энергично выскочила в предбанник и потрусила к дому. Мы вылезли из засады и как две взбесившихся горных козы помчались огородами туда же. Плюхнулись рядом со Светкиной бабкой на лавочку, ждем, когда приковыляет соседка.

«С легким паром, Шура, — промолвила хозяйка, — хорошо ли помылась?»
«Хорошо, Нюронька, только нечистый замучил, мешал уж больно». — Баба Шура произнесла это так спокойно и невозмутимо, как будто всю жизнь только и делала, что ходила в бани с нечистью!

Вот такое мы вытворяли!»

Я вытерла слезы, ручьями стекающие по щекам от истерического хохота, и погрозила пальцем «телефонной трубке»:
— Эх вы, хулиганствующие элементы!

После разговора с Олегом я подумала: наверняка по миру ходит история под условным названием «В бане», содержащая леденящие душу подробности мытья деревенской бабули. Вариант истории глазами бабки Шуры тоже имеет право на существование. Стало ясно, что юмористический или готический жанр любой истории зависит от того, с какой стороны потолка (может, окна или двери?) ты находишься.